Три вечера в 2010-м

Забываешь о том, что перед тобой не профессиональные актеры, на спектакле димитровградского Театра-студии «Подиум». Володин сравнял любителей и асов, любителей поднял до мастеров? Пожалуй, нет. По почти незаметным деталям, по старательному почерку исполнения и даже по от-сутствию тактики штампов, уверток и следов халтуры, наигрыша угадываются любители. Но это потом, когда оценишь точность характеров, отношений, мизансцен. Студийцы умеют жить внутренней жизнью — наука, освоенная с помощью режиссера Владимира Казанджана. У него педагогика сочетается с замыслом, достойным володинской драматургии. Например, Зоя — случайная подружка Ильина, роль второго плана. Как правило, это более или менее самобытный персонаж, колоритный — и дис-танцированный от истории Ильина и Тамары. У Казанджана Зоя включена в главную историю, потому что она — двойник Тамары, ухудшенная копия, Тамара и Зоя — один женский тип. А сколько из этого хода можно извлечь оттенков и сопоставлений, сколько противопоставлений — видно по спектаклю. От дамских сумочек до мимики и прически. Каждого из немногих участников этих «Пяти вечеров» есть за что похвалить и одобрить. Тимофеева — Владимира Лифшица — за портрет позитивного современника, добродушного и жизнелюбивого. Зою — Светлану Купкину — за разнообразие красок, за сочувствие героине. Катю — Ирину Конолянову и Славу — Алексея Алещенко — за слаженный дуэт, за юмор этаких новоявленных Мальвины с Буратино. Ильина — Сергея Борисова — за добротный мужской характер. И все же героями димитро-воградских «Пяти вечеров» стали Тамара в исполнении Ольги Троицкой и... сценография. Что касается Троицкой, то ей удалось найти уязвимое место в характере Тамары, которая всегда более или менее или просто однозначно положительная, «не виноватая». Здесь Тамара и горда, и предубеждена. Это «Гордость и предубеждение» по-русски. Она требовательна — на меньшее, чем исключительный Ильин, неординарный, состоявшийся во всех смыслах, она не согласна. Когда Ильин ждет от нее решения — бросит ли все, уедет с ним в неизвестность, на север, чтобы начать все с начала, — Тамара недолго колеблется и отказывается. Что ж, ей придется передумать и довериться чувствам более, чем разуму. Отринуть гордость и превратиться в Пенелопу, которая ждет и верит без расспросов. Признав себя неправой — и неправедной, — этой Тамаре легче простить Ильина. «Саша, я тебя уважаю» сказанное Ильину, когда он готов уйти во второй раз, насовсем, — это типично володинское объяснение дороже всяческих «я тебя люблю». Троицкая для каждого душевного шага Тамары находит верные физические состояния — как не оценить три ее реакции на звонки в последней картине? Ожидание Ильина, разочарование оттого, что это не он, отчаяние, что так и не вер-нется, — актриса «расписывает» какую-то анкету встречи на жесты, позы, взгляды. А ведь не скажешь, что это идеальная по облику, по поведению володинская Тамара, да и за кулисами Ольга Троицкая больше похожа на обычную горожанку из провинции, чем на блокадницу и ленинградку.

Ленинградскую атмосферу спектакля создает художник — он же режиссер Владимир Казанджан. Как подлинны все бытовые детали, как «правильны» стол, стулья, комод, коврики, салфеточки, клеенка на столе, чертежная студенческая доска, как достоверно, что все время бормочет радио (хотя и заглушает некстати актеров)! Музейная точность? Отнюдь нет — живое обаяние среды, которую де-корация реконструирует со знанием таких подробностей, что, казалось бы, исчезли из памяти не то что потомков — даже современников А. Володина. «Комната» Тамары — одно из театральных чудес, они не часто удаются сценографам. Не важно — реализм, символизм, абсурдизм; реквизит из антикварной лавки или пратикабли из театральной столярки, — важно угадать, в каком окружении состоится настоящий контакт пространства и пьесы. Казанджан не мнит себя сценографом-поэтом. Он делает так, чтобы персонажи жили, а зрители верили этой жизни. Пьеса им никак формально не переосмыслена, но спрятанные смыслы обнаружены, они доказательны. Что же касается сценографии, то она на первом месте, и ловишь себя на мысли, что такая вдохновенная визуальная интерпретация — верный ключ к «Пяти вечерам».